... Если посмотреть на результаты данного обследования, то можно прийти к выводу, что ...

11. ДОЛГОСРОЧНОЕ ВЛИЯНИЕ РАЗВОДА НА ПСИХИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ РЕБЕНКА Если посмотреть на результаты данного обследования, то можно прийти к выводу, что в случае "развода" речь идет не о результатах в психологическом смысле и не о периоде, который захватывает собой один или два года жизни. Скорее всего, если говорить о детях, я бы охарактеризовал развод, как судьбу, которая порой дает о себе знать уже в раннем возрасте, а порой даже до рождения в силу того, что между родителями образуется "трещина", которая рано или поздно приводит к тому, что отец и мать не смогут больше жить вместе. За "внутренним разводом" в данных общественных отношениях чаще всего следует пространственный (и юридический) развод, который в известной степени в "третьем акте" ведет к новой форме существования - разведенной семье. На происшедшее накладывает отпечаток то обстоятельство, что теперь во внешних жизненных условиях объекты, продолжающие существовать в психическом в неразрывных отношениях, вдруг относятся к разным мирам. "Судьба" предполагает также, что жизненная дорога детей развода с этого момента становится еще трудней. Именно в том смысле, что на каждой ступеньке развития - как и в биографическом развитии "драмы развода" - при более сложных обстоятельствах разыгрываются нормальные, неизбежные психические конфликты или они провоцируют дополнительные психические конфликты, что означает для ребенка минимальный шанс преодоления этих барьеров без ущерба для психического здоровья и прежде всего для будущего развития. Когда я говорю о шансах в этой связи, то в моих представлениях возникает нечто, что можно было бы выразить словами: жизнеспособность и способность быть счастливым. Это, конечно, звучит абстрактно, но только до тех пор, пока мы об этом абстрактно думаем. Кроме того, у каждого из нас имеется совершенно четкое представление о том, насколько взрослыми мы себя чувствуем в жизни и насколько мы счастливы. Конечно, "счастья" невозможно добиться волевым усилием, и оно зависит от множества внешних факторов. Но во всем, что встречается человеку на пути, также и в так называемых ударах судьбы, он персонально является участником, а именно, в какой - то степени человек сам активно принимает участие в развитии обстоятельств, поскольку любые внешние события могут быть пережиты совершенно по - разному. Итак, шансы жизнеспособности и умения быть счастливым имеют также психически духовную основу. И об этом мне хочется сейчас поговорить.

Для создания психически духовных условий нет единого пути, поскольку они внутренне определены нечетко. (Исходя из этого, нет также общего правильного воспитания!) Если же речь идет о конкретном случае, т. е. если прибегнуть к обследованию определенного ребенка (и его окружения), то можно будет сказать, приходится ли данному ребенку бороться с трудностями в определенных жизненных областях, и можно предположить, уменьшают ли эти трудности шансы психических условий для будущего "счастья" и "хорошего самочувствия" и т. д. , или что необходимо ребенку, чтобы предотвратить нанесение дальнейшего вреда или открыть ему новые перспективы.

Исходя из моего опыта работы с детьми развода, которым я на страницах этой книги пытаюсь поделиться с читателем, мне хочется предложить различать неспецифические и специфические долгосрочные последствия развода. Как мы установили, сложные условия развития ребенка перед, во время и после развода (в узком смысле) повышают вероятность патогенных процессов обороны. Результатом таких процессов обороны являются острые психические нарушения (симптомы, черты характера) и прежде всего повышенная диспозиция для позднейших невротических заболеваний. Эти невротические диспозиции я хочу назвать неспецифическими долгосрочными последствиями, потому что развод можно оценить как важный этиологический фактор в конфликтах, которые ребенок подсознательно вынашивает в себе всю жизнь. Конкретные же картины болезни дополнительно к этим диспозициям могут объять всю палитру невротических проявлений. Среди этих страданий, обладающих особенно чеканящим воздействием, есть некоторые, чрезвычайно часто встречающиеся у взрослых, которые в свое время, будучи детьми, пережили развод родителей, и происходят они из подсознательных конфликтов, с коими связаны переживания и чувства детей развода в типичных аспектах судьбы. Ввиду того что они встречаются столь часто, мне хочется охарактеризовать их как специфические последствия развода, поскольку люди, выросшие в комплектных семьях, тоже часто страдают от этих проблем.

Неспецифические невротические диспозиции могут быть приобретены на каждом этапе психического развития. Чем раньше появляются психические конфликты и травматические переживания, угрожаемость которых перегружает способности детского "Я" к действиям и интеграции, тем выше можно оценить вероятность, что однажды дело дойдет до срыва психического равновесия, и тем массивнее окажется ущерб, нанесенный данной человеческой жизни. Это "раньше" понимается вовсе не в биографически - хронологическом смысле. Как раз послеразводный кризис ясно говорит о том, что "ранние нарушения" могут появиться из - за регрессивных деструктивных процессов, итак, из прошлого перейти в будущее. Могут также, наоборот, уже появившиеся патогенные образцы снова оказаться вызванными к жизни посредством этих процессов, если ребенку в нужный момент не будет оказана необходимая помощь (ср. с. 215 и далее). На этом основании осмелимся определить момент, в который можно сделать первые прогнозы по поводу длительных невротических обременений переживаниями развода, и это приблизительно через полтора года после психологического момента развода. Мы можем с некоторой долей вероятности рассчитывать на то, что дети к этому времени восстановят первое равновесие, т. е. состояние, относительно свободное от страхов. Прогнозы в первую очередь ориентируются на тот факт, являются ли страхи, которые следовали за разводом или были вновь активированы им, в действительности переработанными или они были отражены; во - вторых, насколько эти подсознательные или подсознательно измененные страхи массивны. Спектр распространяется таким образом от почти (немногих) не обремененных детей до таких, которым грозит в будущем опасность тяжелых нарушений их психического развития. И, опять, повторяю, это совершенно не зависит от того, в какой момент бросающиеся в глаза окружающим нарушения проявляют себя или кажутся преодоленными. Но возможные долгосрочные последствия еще окончательно не определены. Ребенку предстоит добрая часть "третьего акта" его детской жизни с "сепаратными объекто - отношениями", в течение которого его прогностический статус может стабилизироваться или измениться. Теперь вернемся к необремененным детям, т. е. к детям, которые в штормах реакций переживаний, неизменно следующих по стопам развода, получили ту "первую помощь", так им необходимую; и к тем, которым в ходе разрешения ранних патогенных формаций обороны во время послеразводного кризиса в терапевтической поддержке было отказано. Их выгодная исходная позиция в последующие годы, даже при очень хороших внешних условиях, во всех отношениях будет ухудшаться. Все особые приметы разведенных семей указывают на то, что шансы преодоления и нового активирования психических конфликтов детьми без применения патогенных механизмов обороны в этих условиях заметно снижаются: они испытывают больше разочарований, у них меньше возможностей для бесстрашного преодоления агрессивности, кроме того, назревают нарцисстические проблемы вместе с затрудненной сексуальной идентификацией, обостряется реальность с братьями и сестрами, растет чувство вины по отношению к опекающему родителю, на него обрушиваются большие нагрузки и меньшая вероятность проникновенности со стороны одинокого родителя (например, отсутствие партнерской "ревизии", большая личная уязвимость, педагогизация отношений с ребенком) и выпадает облегчающее колебание между объектами (гл. 10. 3). Чем эффективнее родители в дальнейшем могут совместно действовать, делить воспитательную ответственность и чем эффективнее удается матери привлекать триангулярные эрзац - отношения и мужских доверенных персон, тем меньше вероятность ухудшения прогноза, В подобных оптимальных условиях можно значительно улучшить прогнозы преодоления послеразводного кризиса обременными детьми, при том, что у детей, которые вынуждены были в течение долгих месяцев после развода отражать массивные страхи конфликтов, все же в семье с одним родителем возросла общая перегрузка конфликтами, но зато семейная ситуация после развода предложила настолько ; больше безопасности, что они при стечении обстоятельств смогли позволить себе несколько расслабить оборону (особенно, если дети не достигли еще переходного возраста). Таким образом, их душевной жизни опять доступны столь полные значения для психического развития ребенка влечения, возбуждения чувств и определенные переживания. Само собой разумеется, что при неблагоприятном стечении обстоятельств прогнозы могут значительно ухудшиться. Девятилетний Бруно, например, почти два года назад, хотя и довольно трудно пережил развод родителей, но тем не менее был причислен нами к группе менее пострадавших детей. Дело не дошло до длительного прерывания контакта с отцом, родителям удалось в известной степени скрывать от Бруно их обоюдную враждебность, и мать очень старалась проявлять понимание к регрессиям ребенка и сопровождающим их колебаниям аффектов, и ей это, если и не всегда, но все - таки удавалось. К тому же, психическое развитие Бруно до развода протекало очень хорошо. Итак, можно было надеяться, что его прогностический статус в предстоящие годы не только стабилизируется, но и улучшится. Но получилось по - другому.

Отец перед тем, как мы познакомились с Бруно, съехался со своей новой подругой, и та, со своей стороны, очень заботилась о мальчике. Как выяснилось позже, в ходе психоаналитически - педагогической работы с матерью, этот шаг отца еще раз со всей болью заставил ее пережить разочарование развода. И более того, у нее появился панический страх, что мальчик найдет "комплектную семью" отца привлекательнее жизни с нею одной. С этого момента матери больше не удавалось скрывать свою обиду и гнев на бывшего супруга и предоставлять сыну возможность и дальше радоваться посещениям отца, а также оберегать его восхищение отцом и любовь к нему. Все чаще, когда отец забирал сына, между родителями происходили исполненные ненависти столкновения. Бурно реагировал на них новым обострением конфликтов лояльности, которые, буквально, захватили его, приступами ярости и отказом учиться. Но мать поняла это как знак того, что новая семейная ситуация отца плохо влияет на ребенка и предприняла все, чтобы редуцировать контакты между отцом и сыном и - совсем не всегда сознательно - настраивала ребенка против отца. Отец защищался тем, что стремился обеспечить себе солидарность сына. Бруно в свою очередь боролся с матерью за свои отношения с отцом, что вызвало в нем большое чувство вины. Мать же была не в состоянии простить ребенку его так называемую неверность. С точки зрения обременения конфликтами, которое свойственно также и хорошо функционирующей послеразводной семье, даже не прибегая к помощи консультации, не трудно было заметить, что дополнительные конфликты лояльности и агрессивирование отношения к матери свело на нет шансы ребенка на относительно удачное развитие после развода. К "невыгодным стечениям обстоятельств", которые могут ухудшить долгосрочные прогнозы ребенка, относятся, однако, не только более или менее открытые конфликты между разведенными родителями, но и вообще обрыв контактов с неопекающим родителем. Также многие, часто "тихие" особенности посттравматического треугольника отношений <мать - отец - ребенок>, с которыми мы сталкивались в девятой и десятой главах, могут в определенных комбинациях, в известной степени, значительно уменьшить шансы развития ребенка. Антон, например, когда мы с ним познакомились (ср. с. 298 и далее), чувствовал себя хорошо. И родители его к этому времени были довольны своей обоюдной ситуацией. И все - таки в развитии этого чрезмерно идентифицирующего себя со своей матерью и живущего с нею в чрезвычайно тесной связи мальчика, потерявшего своего отца, несмотря на то что он видел его регулярно, появился большой повод для тревоги. Из "невыгодных" послеразводных отношений представленные являются экстремальными случаями, в которых психические нагрузки на ребенка настолько огромны, что дело доходит до посттравматического срыва равновесия, т. е. до воскрешения невыносимых страхов, которые мучают ребенка в результате развода. Или возьмем такие случаи, в которых послеразводный кризис распространяется далеко за пределы обычного для него времени. Положение принимает такой характер развития особенно тогда, когда развод не ведет короткой дорогой к новой, относительно константной семейной ситуации, а родители в долгой схватке сражаются друг с другом за право опеки или эта борьба разражается вновь за пересмотр уже принятого решения. Проблема, вытекающая отсюда для детей, является двойной: во - первых, разлука с одним из родителей превращается из полного боли события в процесс, который может длиться месяцы или повторяться множество раз, из - за чего ребенок то "навсегда" остается жить с отцом, то "навсегда" с матерью и т. д. Но что остается неизменным, это следующее: дети становятся не только объектами родительских конфликтов, но более или менее прямо видят себя призванными или соблазненными принимать решение самим. Мы могли видеть, насколько амбивалентны объектоотношения ребенка после развода, как между тем размываются материнская и отцовская репрезентации объекта, как чувства и желания, относящиеся к одному объекторепрезентанту, переносятся на другого, как аккумулированный страх приводит в действие механизм расслоения, что влечет за собой абсолютно искаженное переживание объекта (особенно постоянно отсутствующей персоны). Это говорит, однако, о том, что предполагаемое предпочтение данного родителя в настоящее время вообще не отвечает на вопрос, кто из двоих константно важнее для ребенка. И прежде всего желание ребенка остаться с матерью или с отцом вообще ничего не говорит о том, в ком из них он наиболее нуждается для своего дальнейшего развития. Но что еще хуже, так это то обстоятельство, что ребенок принимает на себя ответственность, а вместе с ней и вину за свое предпочтение. Это очень большая разница, виноват ли я как ребенок перед отцом, так как радуюсь, что могу жить с мамой, или я перед родителями или перед судом должен ясно сказать: "Я не хочу к папе, я хочу остаться с мамой!>. Еще хуже, если на основе поведения или желаний ребенка право на опеку будет передано другому родителю. Таким образом, фактически дело оборачивается новым разводом и именно тем разводом, в который ребенок активно вложил свой вклад. Катастрофические последствия такой борьбы заключаются не только в конфликтах лояльности и чувстве вины у детей, но и в муках переживаний и растерянности, к которым приводят родителей такие решения. Как такой ребенок и такая мать (отец) снова смогут найти дорогу к "продолжающимся и интенсивным любовным отношениям" ? Втягивая ребенка в спор за опеку, родители вкладывают ему в руки нож, которым тот в отчаянии при стечении обстоятельств убивает в своем внутреннем мире одного из родителей, т. е. совершает нечто, за что он будет мстить, может быть, себе самому и другим на протяжении всей жизни. Своего рода промежуточную позицию между неспецифическими и специфическими долгосрочными последствиями развода занимают проблемы обихода с агрессиями. Конфликты вместе с агрессивными возбуждениями принимают участие почти во всех невротических образованиях. И все - таки кажется, что дети разводов более всего склонны к агрессивным конфликтам: обиды, отказ в главных потребностях, регрессивные процессы и процессы разделения, процессы идентификации (когда ссорятся родители) и отражение чувства вины неизбежно приводят к возрастанию агрессивной стороны детского объектоотношения к одному или к обоим родителям. Возросшие агрессивные аффекты, желания, действия или фантазии вступают в конфликт с возникающими в дальнейшем любовными побуждениями и желаниями ребенка по отношению к родителям и с его зависимостью от них. Результирующие страхи становятся сильнее, если дети не располагают соответствующими моделями преодоления страха, и разрыв родителей грубо показал опасности агрессивности. Страхи, чувство вины и нарцисстические проблемы в заключение вызывают необходимость в отражении этих конфликтов. Результат такой (невротической) переработки конфликтов может, конечно, выглядеть у разных детей по - разному. Ребенок может направлять страх на собственные агрессии, что, вероятно, создаст ему проблемы в дальнейшей жизни так, что он будет бояться показать раздражение или гнев по поводу пережитых неудач и несправедливости; может быть, он и раздражается, но не осмеливается проявлять свое раздражение и активно защищать свои интересы; другие дети, опять же, могут направить агрессивность против своей собственной персоны и постоянно чувствовать себя виноватыми или отражать чувство вины депрессивными настроениями; может быть, также, что изначальный конфликт окажется вытесненным, но образуется склонность к своего рода "перманентной агрессивной готовности к упреку", так что для этих людей даже безобидное разочарование будет приобретать формы изначальной ("травматической") неудачи, и они будут реагировать на него (для стороннего наблюдателя) непомерной агрессивностью; вытеснение может также коснуться любовных побуждений (как мы могли видеть на примере отклонения отца детьми развода). Эти и другие невротические решения конфликтов агрессивности могут сменять друг друга, комбинироваться и стать общими чертами характера; результирующий из этого образец объектотношений может ограничиться персонами родителей или оказаться перенесенным на другие персоны; некоторые дети делят свой мир на хорошие и злые объекты и одним показывают преимущественно дружественные, а другим только отклоняющие чувства и сохраняют такой же стиль жизни, став взрослыми. Если посмотреть с "качественной" стороны, то я осмелюсь утверждать, что едва ли найдется один ребенок развода, в чьей дальнейшей жизни психические конфликты во взаимосвязи с агрессивными возбуждениями не будут играть особенной роли. С этой точки зрения "проблемы обращения с агрессиями" являются типичными долгосрочными последствиями в психическом развитии детей развода. Но как часты эти конфликты, в какой мере служащие обороне эрзац - образования они формируют характер и вредят сознательным целям жизни, страдание, связанное с этими "симптомами", может захватить пространство от "мало вредящих" до "испорченной жизни". Возьмем такой пример: кто - то направляет свое чувство вины в качестве агрессии на себя самого. Такой человек, вероятно, производит впечатление некоторой подчиненности и таким образом может, если постарается, сглаживая предполагаемые ошибки, даже кое - кому угодить, окружающие воспринимают его как особенно милого и достойного любви, и пожинаемый им специальный успех будет его удовлетворять. Но "количественная ступенька наверх" может сильно повредить этому хорошему характеру из - за постоянного страха что - то сделать не так. Еще шаг дальше и, возможно, для отражения агрессивности обращения на собственную персону станет уже недостаточно, и тогда он начнет из - под маски своей дружественности раздавать боковые удары, которые будут ему стоить симпатии и любви окружающих, приведут к конфликтам в отношениях с партнером и к трудностям в воспитании детей. Поворот к агрессивности в экстремальных случаях может привести к ненависти к самому себе, тяжелым депрессиям и стремлению к самоуничтожению.

Гельмут Фигдор ДЕТИ РАЗВЕДЕННЫХ РОДИТЕЛЕЙ: МЕЖДУ ТРАВМОЙ И НАДЕЖДОЙ. ПСИХОАНАЛИТИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ. М., 1995.

 


 


Рейтинг@Mail.ru    RSS RSS    azps@azps.ru